Дышать в корсете, стянувшем ей ребра, становится сложнее с каждым новым словом Министра, очень долго и предсказуемо говорившего о том, что этот год для магического мира был сложным. Всегда на подобных мероприятиях и в маггловском, и в магическом мире главы сначала сетуют на судьбу в духе: “нам были посланы испытания”, потом немного больше оправдываются за все свои ошибки: “мы работали, несмотря ни на что”, а гораздо больше времени занимает хвастовство о том, что было сделано, словно это самое совершенное – это лично их заслуга, а не всех собравшихся сотрудников. В Рождество, казалось бы, стоит прощать все обиды, строить планы, радоваться, что посреди полнейшего хаоса, в который магическая Британия падает все стремительнее, есть место свечам, колокольчикам, еловым ветвям, украшающим позолоченные камины Атриума. Но только у Спадмор среди толпы учащается сердцебиение, а взгляд блуждает по лицам, высматривая надменные лица чистокровных снобов и более приветливые и светлые – ее коллег, в кругу которых она и находилась, стараясь не выбиваться из коллектива.
Парадная мантия у нее не застегнута и не закрывает платье полностью, позволяя проходящим мимо волшебникам периодически бросать взгляды в сторону ее корсета-бандо. Взгляды Фелу не смущают, ибо она занята более важным с ее точки зрения – мысленным спором с Министром. Для нее год был не “разным”, хорошее оставалось в тени испытанного стресса, и многое хотелось бы просто забыть. Даже можно сказать, что время до осени Спадмор провела в некой прострации, все делая на каком-то магическом автоматизме.
Усиленный заклинанием мужской голос вещает, что главное, чтобы все близкие были живы и здоровы. Действительно – главное. А что делать тем, для кого эта фраза теперь не истинна, а их семейное уравнение после нехитрых подсчетов изменило итог со ста процентов на двадцать? Помимо нее, у Спадморов остался только один представитель – не смогут они теперь вот так “собираться за столом всей семьей”. Не выйдет больше вот это излишне поэтичное – рядом все, кого вы любите, и то, без чего просто жить не можете. А раньше ведь могло раздражать: папино ворчание, мамины стопки документов, принесенных из Министерства, дедушкина манера говорить длинно и путанно и бабушкина чрезмерная картавость или просьбы съесть еще выпечку с персиками. Сладкий вкус уже стоит камнем в пищеводе, но все равно ешь, потому что вкусно. И все живы, все рядом.
До начала выступления Офелия не позволяла себе упасть в пучину сожаления о том, что собираться на праздник ей помогала подруга, а не кто-то из родных ей женщин. Но каждый раз, когда в жизни волшебницы происходили важные события, влияющие на ее будущее — не сразу выходило побороть грусть, спровоцированную бесконечным потоком мыслей о том, что ее семья, за исключением брата, так и не дожила до момента, когда Фела закончила обучение, отлично показала себя на экзаменах и прошла на стажировку в аврорат. Не по своей вине ни Эйбл, ни Элоиза не смогут порадоваться ее успехам или сказать какое-то напутствие, после которого сразу стало бы спокойнее. Они уже никогда не обнимут ее и не разворошат передние прядки волос в ласковом движении пальцев. И сперва Офелия думала, что готова улыбаться своему отражению, потому что выглядела действительно хорошо и старалась соответствовать атмосфернее. Сквозь пелену ставшего привычным за эти полгода состояния даже пробились ростки эмоций, напоминающие предвкушение, приятную нервозность и радость. Теперь они обречены исчезнуть, хоть речь наконец подошла к логическому завершению.
Фела решает извиниться перед группкой авроров и начинает пробираться к фуршетным столам, чтобы выпить. Не факт, что побег и распитие алкоголя помогут ей успокоиться, но необходимость проскользнуть тенью мимо каминов и уйти подальше от места начавшихся танцев, музыки и бесконечной череды поздравлений и разговоров о снежной погоде, цветах львиного факультета или вкусе имбирных пряников и облепихового лимонада или какао с корицей, которые подавали в это время в Большом зале. Сейчас Спадмор интересует только пунш и подхваченная пальцами в черных длинных перчатках шпажка с нанизанным на нее сырно-помидорное канапе. Хотя, признаться, с пуншем грозится выйти проблема.
Заметить гостя вечера, решившего потревожить ее покой, Офелия замечает не сразу. Будь она внимательнее, вряд ли бы решила остановиться у чаши, где скоро начнет собираться народ, утомившийся от светских бесед. С другой стороны, находясь в переполненном волшебниками разного статуса Атриуме слишком глупое решение – надеяться, что с ней никто не заговорит. Стажер – новое лицо и потенциальное развлечение для тех, кому приелось из года в год тонуть в болоте одинаковых лиц, лифтов и кабинетов – об этом Офелию предупреждали не раз.
– Если драконом, то я просто обязана прислушаться, — ей приходится вновь собраться с мыслями, потому что слова незнакомца кажутся Спадмор проверкой. – Предпочитаю эльфийское, но за неимением лучшего – крапивное. Вам не кажется странным, что на такое мероприятие подали херес? Оно ведь слишком крепкое, и парочка бокалов может очень пагубно повлиять на манеры гостей. Но радует, что здесь не оказалось места напиткам вроде репового вина.
Не сказать, чтобы Фела увлекалась регулярным распитием алкоголя, чего нельзя сказать о некоторых ее друзьях-гриффиндорцах, умудряющихся волшебным образом проносить из “Трех метел” в гостиную смородиновый ром или огневиски. Брат с отцом и дедом были, как и директор Дамблдор, любителями распить несколько пинт медовухи по праздником, а бабушка Мела явно пользовалась своим французским шармом, обучая Элоизу и Офелию разбираться в сортах вина и в годах их выпуска. Это как с таблицей Менделеева – думаешь, что никогда не понадобится, а в итоге свободно поддерживаешь беседу о напитках магического мира с волшебником, кажущимся ей знакомым – то ли со страниц Пророка, то ли они где-то в коридорах Министерства успели пересечься за эти несколько месяцев, в течение которых Спадмор имеет статус стажера.

Кора не ожидает, что из-за Розье она станет причиной ненависти с разных углов. Она уже за семь лет привыкла не обращать внимание на шепот за спиной, о том что ей не место на слизерине. А они кто такие, чтобы спорить с древним артефактом? Переродившиеся Мерлин и Моргана? Коралайн игнорирует многие разговоры, но когда она стала девушкой Эвана их поубавилось. Кто-то просто говорил, что "какого хрена он встречается с полукровкой", а кого-то просто бесил сам факт, что он вообще с кем-то встречается. Мерлин у девушек, что нет занятий по приличнее?

Дело уже шло к обеду, Кора шла в большой зал сама, ведь Эван и остальные члены команды все еще были на тренировке. Они обычно появлялись в зале под конец обеда. МакДугал успевает только выйти из подземелий и пройти половину коридора как перед ней появляются пять девиц. Кора примерно сразу же понимает к чему тут все будет идти. Но возможно ей еще удастся решить все словами.

- Что за сборище, решили меня преследовать?

Девки явно были недовольны, Кора видит здесь и своих однокурсниц и некоторых Рейвенкловок. Мерлин, что это за коалиция такая? Девушки буквально одна за одной начинают говорить ей гадости. Все в стандартно "кто ты такая?", "что ты из себя возомнила?", "ты ему не пара". И все в таком духе.

- Барышни, ваше мнение мне прямо очень важно, вы все сказали? Расходитесь.

Ну это было бы очень просто, если бы все разошлись. Но Кора не привыкла давать себя в обиду, как только одна из девок тянет к ней руку, чтобы ударить, она хватается за палочку. Одна из девушек успевает ухватить ее за волосы, но при взмахе палочки отлетает по коридору. А потом так же еще одна. На звуки сбегаются слишком много людей, старосты, преподаватели. И группу девочек и Кору отправляют к директору под присмотром. Правда девочки тут же поют свои песни, как она напала на пятерых. Мерлин какие придурки. Настроение, конечно, катится в жопу, потому что схера вообще они решили на нее напасть?

Директор читает ей какую-то лекцию, что вопросы надо решать словами. Глаголит какую-то мудрость и отправляет на отработки.  Какого дракла? Кора забывает даже про обед, она закутывается в мантию и сваливает в один из заброшенных классов недалеко от спуска в подземелья. Сейчас ей просто хотелось побыть одной. Что за дракклова жизнь, а? И Кора была уверена, что будь она чистокровной с папашей в министерстве, они бы такого себе не позволили. Это злило ее еще больше. Она садится на подоконник, посильнее запахивает мантию и надеется успокоиться.

у флер дел слишком много, забот слишком много, страданий и боли, и невыплаканных слез слишком много. у билла – больше и она часть на свои плечи берет, его ношу облегчить пытаясь, потому что она знала на что идет, знала лучше многих, пожалуй, и для нее клятвы свадебные не пустой звук. она для мужа – подмога и опора, как и он для нее – защита. он защищать вынужден сейчас слишком многих и слишком многое, она слишком о многом заботиться. и поэтому она рассказывает ему не все или не сразу, утаивает часть проблем оппозиционеров, решая их собственными силами, говоря о случившемся уже после, когда проблема, если не исчезла окончательно, то быть чересчур острой перестала. она редко ему говорит о собственной усталости, о собственных головных болях, переживаниях и проблемах. у билла проблем и забот – выше крыши и плечи ноют, и скрипят, надрываясь под непосильным весом. они все пытаются на себя забрать часть чужой беды. билл подставляет плечо невиллу, на которого участь избранного свалилась непрошенным и нежеланным клеймом. флер подставляет плечо биллу, потому что хочет его ношу облегчить хоть как-то, потому что любит мужа безмерно и это теперь и ее война тоже. это теперь их война.

[indent] флер свои беды не делит с артуром, у него в этой войне семьи слишком много потеряно; она не делит их с молли (теперь уже никогда и не сможет); не делит с джинни и джорджем, что в горечи и злобе своей утоплены до краев; не делит с роном, так и не найдя с ним общий язык (у него слишком прочная связка золотого трио была всегда, их теперь двое, но он не ищет кого-то за пределами гермионы). флер изредка себе позволяет выговориться чарли. единственным из братьев, что в этой семье чужим кажется, даже перси, из раза в раз семью предававший остается для нее навсегда уизли. черной овцой, но навсегда уизли. чарли – другой. похожий на билла настолько, что ей легко ему в первый раз открыться, от усталости не находя слов, задыхаясь от нехватки воздуха и истощения. непохожий на остальных достаточно, чтобы не было между ними прогорклого привкуса не принятия. флер знает, что время – вода и сейчас не до старых обид, но рана саднит непозволительно сильно. но только не рядом с чарли.

[indent] она изменений долго не замечает, то ли не хочет внимания на них обращать, то ли физически не может уделять свое время еще и этому. она с начала войны стала раздражительнее и не регулярнее, и до того не могла похвастаться никогда, идеальным расписанием своего тела, а теперь куда уж ей. война и стресса количество чрезмерное накладывает свой отпечаток на каждого, флер уверена в том, что это явление временное. она просто недостаточно ест, недостаточно спит, ее самой недостаточно. и она разрывается на миллион маленьких дел и бед и трагедий, что окружают ее повсеместно. флер ночами сидит у попавшего к ним мальчишки-беженца, он магглорожденный, потерять уже успел в этой войне родителей, но смог спасти сестру, и оппозиция нашла их, дала им кров и пищу, оказала медицинскую помощь. ему тринадцать всего, сестре и того меньше, и флер с ними проводит времени дольше обычного, поит зельями для восстановления и залечивания многочисленных ран, держит за руку, пока он борется с последствиями проклятия. флер просыпается засветло, чтобы проверить запасы еды их, что тают на глазах, придумать как растянуть остатки крупы и банок с тушенкой еще на пару дней хотя бы. флер успокаивает и лечит, и кормит, и выслушивает переживания, разрешает споры.

[indent] она с реальностью своей новой сталкивается, когда уже почти слишком поздно. чье-то неосторожное замечание, ее собственные судорожные подсчеты и пересчеты, и проверка заклинанием, как приговор смертельный. флер не чувствует радости и эйфории от осознания, что станет матерью. флер не может стать матерью, только не сейчас, только не здесь. они должны выиграть эту войну, они должны победить, зализать раны и она тогда мужу родит дочь, которую они назовут победой. флер не может себе позволить эту беременность и этого ребенка. это жестоко слишком и к ней, и к нерожденному ее ребенку. это требует от нее слишком много. флер нечего больше отдавать.

[indent] она с этой мыслью новой, пугающей, ужасающей живет еще с неделю, смириться с решением своим пытается. у нее слишком много на кону стоит и не единого верного выбора. она отдаляется от всех, избегает намеренно мужа (ему ли не догадаться, с шестью то младшими братьями, да сестрой), реже остается со всеми на ужин, не зная, как скрыть, что от запаха тушенки ее выворачивает потом наизнанку. флер – стянутый сном скелет, у нее кожа тонкая как пергамент, того и гляди порвется и прорвутся наружу острые кости и боль, что заменила ей уже кровь.

[indent] флер уединения ищет чаще, чем прежде и не может никому рассказать. ее единственный конфидант нечаянный – чарли и она не может его в положение такое ставить, не может просить скрыть то, чему она не желает дать увидеть свет. он находит ее сам, конечно, находит, оказавшись однажды рядом, оказывается удивительно настроен на ее собственную волну. чарли рядом оказывается всегда, когда флер плохо. флер плохо почти всегда, но сегодня ей отвратительно. и ужасно. и омерзительно от себя самой. она не может заставить себя посмотреть ему в глаза. она боится, что он увидит в них больше, чем должен, еще больше боится, что окажется не так стоек, как билл и падет перед чарами вейлы. флер никогда не сможет себя простить.

[indent] - неделю, может чуть больше, может чуть меньше, - она лукавит, она знает о ребенке семь дней девять часов и пятьдесят четыре минуты. пятьдесят пять. пятьдесят шесть. это единственная мысль на которую она эту неделю способна и вопрос чарли ее ставит в тупик настолько, что она не пытается ему лгать, отрицая собственную беременность. – кто-то еще знает? – она молит себя, чтобы голос не скатился в истерику, она спрашивает только об одном. билл знает? и слезы по щекам текут безостановочным потоком, у флер контроль утекает сквозь пальцы и ее трясет от беззвучных рыданий. она всю свою ношу на чарли скидывает, она смотрит, как она подбирается к его шее, зыбучими песками переползает в рот, грозится залезть в ноздри, выжать всю жизнь, забрать все. – я не могу оставить ребенка, чарли, ты же понимаешь? не могу.

скину чуть позже

ваш пост

[indent] Злоба уходит окончательно, и разговор уже окончательно трансформируется из раздражающей в просто утомительную. Рем уже, честно говоря, не знает, чего ещё от него хочет Муди. Отчитать его за то, что из него так себе боевой маг? Ну, по факту. На дуэлях Джеймс и Сириус отлично себя показывали – от них того и ждали. Рем в этом смысле всегда осторожничал. Да и щитовые чары давались ему куда лучше. За достаточно прочным щитом можно было спрятаться, дождаться, когда противник вымотается, потеряет бдительность и, улучив момент, швырнуть в него каким-нибудь экспеллиармусом. В теории – вполне неплохая тактика, очень даже имеющая право на жизнь.
[indent] Но реальность и теории – немного разные вещи.
[indent] Ремус Люпин – не боевой маг. Ему говорит это и Муди, и другие люди из Ордена, и Флитвик, который вежливо подмечает, что в защитных заклинаниях он лучше, и даже табличка на дверях штаба аврората как бы безмолвно ему сообщает, что можно даже не пытаться – потому это фактически единственный отдел в Министерстве, куда он не припёрся со своими бумажками. Рем на всё это кивает и соглашается. Да, действительно, не боевой маг. Ну, не все обязаны быть таковыми – он попробует себя где-нибудь ещё.
[indent] Он пробует. В трансфигурации, в заклинаниях, в зельях. Он хороший волшебник, определённо талантливый – чуть ли не весь преподавательский состав Хогвартса ему говорил об этом. Но, должно быть, когда ты оборотень, быть просто талантливым и одарённым становится недостаточно. Это ужасно несправедливо, да, вот только подсознательно Рем догадывался, что в конечном счёте именно к этому всё и сведётся. И, наверно, потому был... не то чтобы сильно разочарован. Обидно, когда выясняется, что сказка, которую ты сам себе придумал, действительно всего лишь сказка. Но в целом – ничего неожиданного.
[indent] Всё вполне закономерно.
[indent] Не понятными для него пока что остаются мотивы Муди. Сначала прямым текстом заявил, что такие как Рем тут и даром не нужны, теперь вот говорит, что ну раз Дамблдор взял, значит зачем-то он тут и нужен. Понять бы ещё зачем, конечно, но это Дамблдор, кто ж против его мнения в здравом уме и памяти пойдёт. Или это всё действие успокаивающего заклинания? Наверно, он со злости всё-таки с ним перестарался...
[indent] – Пять минут назад вы говорили, что такие, как я, мешают, – довольно резко высказывается Рем.
[indent] Он, конечно, потом извинился за эти слова, но, честно говоря, Рему слабо верилось в эту искренность. Он сказал это не задумываясь – ляпнул первое, что пришло в голову. То, что, читай, лежало на поверхности – глубоко копать не надо, чтобы специально задеть. То, что он говорит дальше – в целом из той же оперы.
[indent] Мол, оборотни не надёжные.
[indent] Очень сложно быть надёжным, когда каждый месяц луна превращает тебя в чудовище, и ты абсолютно ничего не можешь с этим поделать. Рем пытался – насколько это позволяли его скудные возможности. Пока в голове оставались крохи здравого рассудка, в последнее мгновение трансформации изо всех сил царапает себя острыми когтями – но боль только раззадоривает волка. Его запирают на ночь, и Рем просит повесить на дверь более надёжный замок и наложить чары посильнее, не желая оставлять себе ни единой возможности выбраться наружу. Летом он говорит Питеру не выпускать его из сарая – но тот всё равно делает по-своему, и как результат они имеют чуть ли не сожранного живьём самого Питера Петтигрю и чудом не ставший закуской для оборотня Кардифф. Он из раза в раз повторяет Мародёрам, что да, это всё здорово – то, что они делают, но гораздо безопаснее было бы просто оставаться в стенах хижины, а не бродить по лесу. Что вот они будут делать, если совершенно случайно им на пути подвернётся какой-нибудь случайный путник?
[indent] В итоге под горячую лапу оборотню подворачивается Северус Снейп.
[indent] Порой Рему хочется рвать волосы на голове от того, как к его воющему от отчаяния благоразумию никто не прислушивается.
[indent] Оборотни не надёжные, да.
[indent] Можно подумать, люди в этом смысле сильно лучше: хоть сто, хоть двести, хоть триста раз их предупреди – всё равно кто-нибудь да засунет себе уши в задницу, честное слово.
[indent] Муди советует ему совершенно очевидные вещи, к которым он и сам уже пришёл. Да, спасибо, то, что надо смотреть в сторону частных контор, он как-то и сам сообразил – после десятка попыток пробить головой глухую стену. Да, о своей «мохнатой» проблеме нельзя болтать направо и налево. И всё-таки жить во лжи – тоже не вариант. В Хогвартсе его «легенда» дала трещину уже на втором году обучения. Просто тогда ему очень сильно повезло, что об этом пронюхали именно Джеймс с Сириусом, а не кто-то ещё.
[indent] Всё это действительно замечательные и дельные советы от умудрённого опытом аврора – но их имело смысл давать пару лет назад, а не сейчас.
[indent] Рем вежливо кивает, понимая, что если он начнёт «умничать», то очков симпатии в глазах Муди ему это не прибавит.
[indent] Хотя... она вот ему нужна, эта симпатия?
[indent] – Скажите прямо, что вам от меня нужно? – спрашивает он, решив, что пора бы уже перестать ходить вокруг да около, – сказать то, что я не боец и зря совался в Министерство магии? Спасибо, это я уже как-то и без вашей помощи понял. Хотите, чтобы я ушёл? Хорошо, я уйду.
[indent] Его не очень многое здесь держит – буквально Мародёры и Лили, вот и всё.
[indent] Хотя, конечно, будет всё-таки немного обидно вот так взять и отколоться от друзей, которых знаешь буквально всю свою жизнь. Единственным людям, которым только можно довериться.
[indent] От того, чтобы подбросить в этот костёр ещё больше дров, Рема останавливает разве что внезапно изменённая тема разговора.
[indent] – Насколько я знаю, раньше отдел существ занимался вопросами помощи, но... – он вздыхает, поправляя очки, – но программу свернули, мол, «за невостребованностью». Так что сейчас никаких таких выплат просто нет. И уже вряд ли будут, мне кажется.
[indent] Потому что – вот это неожиданность – никто из оборотней не хотел признаваться в своём недуге. И что-то Рему подсказывало, что прожить всю жизнь во лжи или где-нибудь в глуши, далеко от волшебников и маглов, будет несоизмеримо легче, нежели выживать на скудные отчисления по нетрудоспособности, предусмотренные явно для галочки.

ваш пост

ваш пост

[indent] - Мои услуги обходятся не дешево, мисс Кэрроу, - Терренс ухмыльнулся и окинул ведьму выразительным взглядом с головы до ног. Натура мисс Кэрроу, как плата за его работу, была бы приятным бонусом к контракту, и не то, чтобы он не рассматривал ее в принципе - даже без этой работы, которая на него вдруг свалилась. Дело было даже не в том, что он легко мог отказаться, однако этого не сделал. Ладно, это было бы интересно - в личном плане, когда место, судя по описанию его новоявленной владелицы, было так себе. Это вам не курорты Лазурного берега, не заснеженный Церматти не близко не Большой Каньон. Но Терренс согласился - и, конечно же, дело было вовсе не в месте и уж тем более не в оплате, когда он рассчитывал получить намного больше по итогу. Как будто мисс Кэрроу была против! Хотя она, разумеется, показывала иное...

[indent] Пятничным вечером Терренс прибыл на место вместе с гордой владелицей старого маяка, когда они оказались на приграничной территории, где еще не начинались старые чары, которые давно схлопнулись или стали сбоить - судя по рассказам мисс Кэрроу. Погода была отвратительная, а уж не самые теплые воды нагоняли еще больше холоду. Как-то Роули больше привык к более щадящим климатам, да и ту же жару переносил легче, но это было скорее профессиональным, когда шастать по разным Египтам, да Перу - это было самым интересным и прибыльным делом. А еще и гиблым, что из некоторых командировок родные и не чаяли его увидеть. Зря! От него так просто было не избавиться, хотя, конечно, попытки были - но явно не со стороны семьи Роули.

[indent] - Мило, - хмыкнул Терренс и еще раз огляделся по сторонам. Достаточно уединенно, чтобы никто чужой сюда случайно не забрел. Вода рядом - удобно, но не купаться, а избавляться от тел. Он еще раз мысленно хмыкнул, когда мысли потекли в подобном направлении, но это было вполне терпимо - главное не сбиваться на хозяйку всего этого великолепия. - Сначала я разберусь с тем, что здесь есть, а уже потом обновлю чары и защиту, - был еще вариант разобраться с тем, что было, и просто добавить еще немного чар, но уже завязанных на текущую владелицу, но Роули это дело не любил: чужие чары всегда были с сюрпризами, и, Мерлин его знает, когда этот сюрприз вдруг откроется и в каком ключе. Одно дело - разовое посещение, когда и правда не нужно ничего сверхсложного, но мисс Кэрроу планировала здесь проживать... выбор места и правда был неожиданным, как и тот самый маяк, который темнел неподалеку, но Роули это не комментировал: у каждого свои причуды. Хотя, признаться, он был бы удивлен, если бы ведьма поселилась в каком-то большом помпезном доме с обязательным розовым интерьером. Не то, чтобы они успели так хорошо узнать друг друга за то короткое время, пока на общих приемах точили друг об друга языки (к сожалению, пока что в переносном смысле), но тем не менее.

[indent] - Бывшие владелицы что-нибудь упоминали о... - пока он это говорил, Терренс уже достал из сумки фуляр, открыл его, да надел на нос очки. - Ого! - от открывшейся картины он даже присвистнул: какое интересное плетение! Да, старое, да, местами почти разорванное, но некоторые целые участки были подобны великолепному узору, который не так уж просто будет распутать. Кто-то когда-то определенно вложился во все это, хотя, с другой стороны, ранее такая магия как раз была в ходу - почему бы и нет? Это с годами появлялось не только что-то новое, но и исчезало старое, что и следов не найти. Теперь вот нашлось, но не то, чтобы подобное ожидалось в принципе. - Мисс Кэрроу, так бывшие владельцы что-то упоминали об особенностях места? Возможно, что человеческие жертвоприношения у них здесь получались лучше? - Терренс прищурился и пригляделся, а потом убрал одну из линз, чтобы у него была полная картина этого места. Нет, вряд ли мисс Кэрроу заманила его сюда, чтобы принести в жертву - он не настолько ее успел достать, да и все было вполне взаимно. Во всяком случае, самому Роули так казалось. - И вы купили это место потому, что...? - немного больше сведений для понимания, но определенно где-то здесь должен был быть старый алтарь. Хотя про натуру ведьмы стоило все же договориться заранее.

Чем ближе был день их свадьбы — чертовой свадьбы, которую оба они не хотели, тем отчетливее Эдит ощущала приближение катастрофы, а в что непогода разразится нешуточная, Эдит не сомневалась. Подготовка к дню Х была в тягость, Эдит больше всего на свете хотелось сказать, что ей совершенно все равно, какое на ней будет платье, какого цвета будут салфетки на столах у многочисленных гостей, как они будут сочетаться с вензелями на приборах — от тысяч мелочей гудела голова, а она и без того страдала мигренями. Но уж что-то, а натягивать на личико улыбку Эдит умела на десять из пяти — а что еще остается? Хочешь жить красиво — умей улыбаться мило! Поэтому Эдит в сотый раз примеряла платье, которое шили специально к этому дню, без возражений выслушивала, кто и с какой целью уже приглашен и еще только будет приглашен на это мероприятие — ох и знал бы кто, чем оно закончится. Сложно было делать вид, что все замечательно, но Эдит старалась.

Утро началось рано, завтракать ей не хотелось — Эдит мутило от предчувствий, к счастью, отсутствие аппетита списали на волнение — ну еще бы, кто же не волнуется в утро собственной свадьбы. К тому же, она уже была не дома — точнее не в том доме, где выросла, привыкла жить и предпочла бы жить дальше. А сегодня этот дом должен был стать и ее домом тоже, только вот Эдит не хотелось здесь не то, чтобы на всю жизнь оставаться — ей вообще не хотелось здесь быть.
Это было странное предчувствие — очень странное, ни на что не похожее, Эдит казалось, что вот сейчас, когда откроются двери, и папа поведет ее навстречу гостям, Алистеру и такому нежеланному замужеству, жизнь остановится. Наверняка остановится, за дверью — дорога на эшафот. Эдит почти трусило, на часах до полдня оставалось всего десять минут, потом восьми, семь — и тут появился эльф, сообщивший, что мистеру Паркинсон срочно должен выйти — всего на минутку. Эдит улыбается папе, а он просит ее подождать и не волноваться — Эдит только кивает. Знал бы он, как она волнуется. Знал бы, почему она так волнуется. Остается всего пять минут, потом четыре — мысли крутятся в голове вихрем, и решение Эдит принимает раньше, чем успевает взвесить все за и против, подумать о последствия, подумать о чем-то вообще. Долгие полминуты, легкое головокружение и тошнота, и Эдит уже стоит посреди своей маленькой обители — магазинчика, ставшей ее отрадой за эти годы.
Эдит, прямо в свадебном платье, усаживается на пол — даже не дойдя до ближайшего кресла, у нее слишком трясутся ноги. Только сейчас она думает о том, на что именно решилась и почему. Все эти «а если он передумает», «а если я не смогу», «а если не получится» не давали ей спать нормально последние несколько недель. Карусели — приятное удовольствие, но только до тех пор, пока не начинает укачивать. Эдит устала бояться, но и сейчас страх никуда не девается.
Что там сейчас происходит? Кто-то что-то уже понял? Ее ищут? Как быстро ее найдут? И, главное — что ей делать теперь? Вопросов у нее много, а ответов нет никаких. Впрочем, нет и сожаления. Они же просили по-хорошему! Они же пытались! Пытались все отменить, пытались привыкнуть друг к другу, пытались! Но ничего не вышло.

Чем ближе был день их свадьбы — чертовой свадьбы, которую оба они не хотели, тем отчетливее Эдит ощущала приближение катастрофы, а в что непогода разразится нешуточная, Эдит не сомневалась. Подготовка к дню Х была в тягость, Эдит больше всего на свете хотелось сказать, что ей совершенно все равно, какое на ней будет платье, какого цвета будут салфетки на столах у многочисленных гостей, как они будут сочетаться с вензелями на приборах — от тысяч мелочей гудела голова, а она и без того страдала мигренями. Но уж что-то, а натягивать на личико улыбку Эдит умела на десять из пяти — а что еще остается? Хочешь жить красиво — умей улыбаться мило! Поэтому Эдит в сотый раз примеряла платье, которое шили специально к этому дню, без возражений выслушивала, кто и с какой целью уже приглашен и еще только будет приглашен на это мероприятие — ох и знал бы кто, чем оно закончится. Сложно было делать вид, что все замечательно, но Эдит старалась.

Утро началось рано, завтракать ей не хотелось — Эдит мутило от предчувствий, к счастью, отсутствие аппетита списали на волнение — ну еще бы, кто же не волнуется в утро собственной свадьбы. К тому же, она уже была не дома — точнее не в том доме, где выросла, привыкла жить и предпочла бы жить дальше. А сегодня этот дом должен был стать и ее домом тоже, только вот Эдит не хотелось здесь не то, чтобы на всю жизнь оставаться — ей вообще не хотелось здесь быть.
Это было странное предчувствие — очень странное, ни на что не похожее, Эдит казалось, что вот сейчас, когда откроются двери, и папа поведет ее навстречу гостям, Алистеру и такому нежеланному замужеству, жизнь остановится. Наверняка остановится, за дверью — дорога на эшафот. Эдит почти трусило, на часах до полдня оставалось всего десять минут, потом восьми, семь — и тут появился эльф, сообщивший, что мистеру Паркинсон срочно должен выйти — всего на минутку. Эдит улыбается папе, а он просит ее подождать и не волноваться — Эдит только кивает. Знал бы он, как она волнуется. Знал бы, почему она так волнуется. Остается всего пять минут, потом четыре — мысли крутятся в голове вихрем, и решение Эдит принимает раньше, чем успевает взвесить все за и против, подумать о последствия, подумать о чем-то вообще. Долгие полминуты, легкое головокружение и тошнота, и Эдит уже стоит посреди своей маленькой обители — магазинчика, ставшей ее отрадой за эти годы.
Эдит, прямо в свадебном платье, усаживается на пол — даже не дойдя до ближайшего кресла, у нее слишком трясутся ноги. Только сейчас она думает о том, на что именно решилась и почему. Все эти «а если он передумает», «а если я не смогу», «а если не получится» не давали ей спать нормально последние несколько недель. Карусели — приятное удовольствие, но только до тех пор, пока не начинает укачивать. Эдит устала бояться, но и сейчас страх никуда не девается.
Что там сейчас происходит? Кто-то что-то уже понял? Ее ищут? Как быстро ее найдут? И, главное — что ей делать теперь? Вопросов у нее много, а ответов нет никаких. Впрочем, нет и сожаления. Они же просили по-хорошему! Они же пытались! Пытались все отменить, пытались привыкнуть друг к другу, пытались! Но ничего не вышло.

С чего-то все начинается и на чем-то заканчивается. Их история и их отношения всегда были правильными. Оба так воспринимали. Что это самая правильная вещь на свете. Перейти на «ты» именно таким вот способом. Остаться вместе. Поцелуй получился неожиданным, но каждый Ким быстро поддался на встречу, жадно отбирая у него воздух. Ему безумно нравилось его целовать. Больше всего  на свете. Безумно. Любить его тоже. Странная, конечно, любовь. Вечные ссоры и ругательства. Часто недопонимания и упреки на пустом месте. Тао не справлялся со своей ревностью и порой напирал даже слишком сильно. Собственник до мозга костей. Желание быть с ним всегда, превышало здравый смысл.

Трогать его по ночам и все время бодаться, когда никто не видит. Тао был весьма дерзким парнем в школе. Часто срывался на драки. Причинял вред окружающим и себе тоже. Отвечал высокомерно или с наездом. Был часто с другими груб. Но не с ним. Розье нашел к нему правильный подход или подобрал правильные ключи. Как не назови. Но именно с ним он позволял себе нежности. Каждый раз цеплялся за его зад. Даже при других, якобы ненароком. Заставляя другого порой смущаться. Ему нравилось всегда его касаться. И все было по своему замечательно. Вся их жизнь.

Эмоциональные качели от Кима устраивались постоянно, но привыкший уже с детства к этому Этьенн реагировал как думал сам китаец – правильно. Все правильно. Все именно так и должно быть. Он успокаивал его. Останавливал, когда буря негативных эмоции окутывала его с головы до ног.

После школы они стали вместе жить. Как друзья для других. Особенно для семьи. Но именно для  них все было иначе. Ким не мог просто взять и перестать связываться с отцом. Так как помогал ему в его «работе». Одна из причин, почему его никогда особа не интересовали оценки в Хогвартсе. С другой стороны мать требовала от него этого. Что якобы для нее это важно и ей надо чем-то хвастаться перед другими. Конечно, она это говорила немного иначе. В своей такой манере, которая увиливает от всего и еще делает тебя виноватым.

Но теперь. Когда он уже отчасти свободен от участи семьи. Тао не думал о будущем. Ему было плевать, пока он с ним. Пока он просыпается рядом. Обнимает его. Встречает вечером после работы и по утрам готовит кофе в постель. Ему этого было достаточно.

Только вот Розье решил, что не стоит поделиться с ним самым важным. Ким узнает правду, что Этьенн  собирается уехать. Причем не в соседнюю страну или просто по делам. Нет, он собирается уехать и оставить его. Но при этом ни разу не поднимал вопрос. Ни разу не спрашивал, а хочет ли Тао с  ним поехать. Значит, он и не собирался.

Не понятно, какой это уже стакан с пойлом. Но в голову ударило знатно. Даже слишком. А его все нет. Уже так поздно и время кажется только замедляется. Ему надо поговорить. Выложить все то дерьмо, которое сейчас внутри него. Рассказать ему о том, что не правильно сделал и как с ним не стоит поступать. Внутри него горит все, начиная от крови и заканчивая душой. В груди особенно тяжко. Как будто что-то тяжелое тянет его вниз.

Дверь отпирается, а он отпивает залпом очередной стакан и кидает ее в сторону двери. Специально мимо, чтобы она ударилась об стену и разлетелась на мелкие осколки.

— Проваливай нахуй. Розье, — срывается с его уст. Язык слегка заплетается. Пьяный. Все же пьяный. А думал, что нет. Но стоило встать, как все закружилось.

— Ты же собираешься тут куда-то уебывать, так вот, вали нахуй отсюда, понял? Какого хрена, Розье, ты серьезно собираешься свалить и даже не подумал предупредить меня? Я что по твоему шутка?

- Возможно, Трансфигурация тяжелая, - Кора достает из сумки пустую бутылку и взмахом палочки наполняет ее водой, потом делает пару глотков. - Зельями и травологией проще. Явно найдется тот, кто тут же начал бы спорить. Но трансфигурация и правда давалась МакДугал тяжко. Девушка поджимает ноги, садясь в позу лотоса.

- Ну как тебе сказать, - Кора чуть смеется, - говорить можно, дерьмо подбирать ну такое. С точки зрения теории все это очень интересно, величественные и могущественные создания и все такое. Но не то чтобы за пределами книг я мечтала проводить с ними каждый день. Драконы вводили ее в восторг в книгах, а вот вне она как-то не могла представить себя драконологом.

- Свобода, говоришь, - у нее она была всегда, может поэтому она ее не слишком ценила. - Предполагаю кузену промывают мозги больше чем мне, но я и не наследница. Девушка пожимает плечами, ее это не слишком волновало. Бабушку с дедушкой и семью дяди она периодически посещала, они явно не питали к ней плохих чувств, иначе Кора заметила бы, но все же при этом и в жизнь ее и матери не очень то и лезли. - Если у тебя есть собственное мнение, то это хотя бы приемлемо. Большинство не может подпитать свою неприязнь чем-то большим чем "ну это плохо", "ну вот меня так учили".

Какое бы мнение Эван там не скрывал, Кора считала, что если это его мнение, то он имеет на него право, как и она на свое. Она в принципе не питала ни к кому неприязни. Но жить на стыке двух миров оказалось сложно.
- На стыке, если честно не очень. Это, как будто, ты ни туда ни сюда не подходишь, но у меня ситуация попроще. Сложно было, когда мама совсем ничего не понимала в жизни самой Коры, а бабушка не была настолько близкой, чтобы что-то обсудить с ней. В общем, у нее оставались лишь Теодор и Эммелин, которым можно было выдать все свои проблемы. Правда, они оба не обладали богатым жизненным опытом, которым могли поделиться старшие.

- Вообще знаешь, что любопытно. Магглородденных как-то без особых вариантов забирают в Хогвартс. Ну вот, а если ему нахрен не сдалась эта магия, зачем ему тратить тут время? Кора задумалась о тех, кому знания в зельеварении совсем в жизни не помогут, если они хотят жить с простыми людьми.

В комнате становится немного жарко, Кора закатывает рукава и на одну пуговицу расстегивает рубашку, а после  снова пьет немного воды.
- Будешь?